Знание не картина, а ключ
Всё, что у нас есть – это модели. Что-то одно, изображающее что-то другое. Учебник физики – модель физического мира. Но художественный роман тоже модель! Он ведь изображает какой-то мир: современный, исторический, пусть даже фантастический, но по каким-то важным законам все равно совпадающий с нашим (иначе нам про него было бы неинтересно). Возможно даже теория эстетики, судящая произведение по тому, насколько оно правдиво. То есть эстетика сводилась бы к эпистемологии. В пределе гармония, как в известной фразе, проверялась бы алгеброй. Про это интереснее поговорить подробнее, но пока…
Основной вопрос эпистемологии, как мы отличаем плохие модели от хороших?
При этом как-то их отличать умеют все люди, включая маленьких детей. Без этого умения человек не выживает, это главное, чем мы занимаемся, существуя в культуре и продолжая существовать в эволюции. И чтобы отличать модели, знать слово «эпистемология» не обязательно. Как сказано, кое-что мы умеем по умолчанию, без специальной подготовки. Обычно, того не сознавая, люди имеют схожую теорию истины, вроде персонажа Мольера, что с удивлением узнал, что всю жизнь разговаривал прозой.
По умолчанию у нас обычно «иконическая теория истины».
Чтобы иметь такую теорию, теоретизировать не надо. Мы даже не думаем, что это теория, мы думаем, что так и есть. Но это теория, причем не лучшая из возможных.
Икононическая теория истины про то, что портрет собаки должен быть похож на собаку. И чем больше сходство, тем истиннее. И вот мир якобы такая, позирующая нам собака, а ученые её срисовывают… Не только ученые — вообще все. Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит это собака «на самом деле», мы имеем дело только с её портретами.
Давайте сформулируем задачу, на первый взгляд это парадокс.
Задача в том, чтобы определить, какой портрет лучше, но при этом нельзя увидеть того, чей это портрет!
Лицо натурщика навсегда во тьме, и даже не известно, существует ли он вообще. А портретов целая куча. И надо выбрать какой-то один. И от этого выбора будет зависеть наша жизнь… И вот здесь – подсказка. Мы не знаем, что нарисовано, но знаем, что происходит с нами, когда мы выбираем ту или иную картину. Например, выбрав одну картину, мы начинаем с ней погибать. А выбрав другую, мы видим, что дела налаживаются. Мы начинаем контролировать природу, животных, других людей. Вероятно, в этой картине заключена какая-то сила, и стоит её держаться. По крайней мере, до тех пор, пока не встретится полотно еще большей силы. Мы используем картину как инструмент адаптации, выживания и удовольствия. Всё это происходит с нами, переживается непосредственно, и нам не приходится бегать за натурщиком.
Говоря словами Эрнста фон Глазерфельда, истина это не картина, а ключ. Мы бы еще заменили слово истина словом «знание», истина как-то слишком срослась с портретной теорией.
Мы не можем видеть, насколько портрет похож на лицо, которого нет, но видим, подходит ли отмычка к замку. И сколько вообще дверей этим можно открыть.
Можно вообразить мир, где за истину как за «сходство» били бы по голове. Например, мир, придуманный каким-то злым богом. Черты этого, есть, кстати, и в нашем мире, но лишь черты, и лишь иногда. Например, когда совсем маленький ребенок спрашивает, откуда берутся дети, короткая ложь обычно адаптирует лучше, чем полная правда. Адаптирует, т.е. лучше для психики, по критерию нынешнего спокойствия и успешности в будущем. И именно эта версия является предпочтительным знанием здесь и сейчас.
Между моделью, несущей сходство и моделью, несущей пользу, эволюционно успешное существо выбирает пользу.
Конечно, иначе оно не будет эволюционно успешным. И все мы потомки этого существа, наследующие его привычки выживания. К черту художества, для жизни нужны отмычки.
Но это в принципе. На практике лучшие отмычки часто напоминают полотна живописцев, причем строго реалистической школы. Никакого сюрреализма и кубизма, только натюрморт и пейзаж. Вероятно, неспроста. Отсюда и миф, что наука рисует собаку. Но финальная оценка работы всё равно по её взаимодействию с тем или иным замком.
Важнее всего в знании его потенциальная польза. Но именно её, как правило, сложнее всего оценить, особенно в момент рождения. Как вы будете, например, прикидывать пользу законов Ньютона? В чем измерять? С чем сравнивать? Поэтому при оценке теории работают какие-то опосредующие теории. Держим в голове пользу, но говорим, например, о фальсифицируемости.
Знание и мы — кто кого имеет
Итак, уже понятно, знание – это не только то, что на странице учебника. Это намного шире. Можно сказать, что в моем словаре – это вообще базовое понятие онтологии.
Стоит упомянуть, где про это написано хорошо, подробно и настоящим английским ученым – Дэвид Дойч, «Структура реальности». Это не я придумал, это в Оксфорде. Итак…
Знание это то, что адаптирует к миру – раз.
Чем лучше адаптирует, тем лучше. Переиначивая, получим другое определение: что адаптирует – то и знание. Если за углом школы учат каким-то непристойным вещам, но это лучше адаптирует в жизни, чем заучивание параграфа по органической химии, то лучшее знание сейчас получает прогульщик Вася за углом, а не заучка Петя за партой.
Что значит – адаптирует? Способствует выживанию носителя определенных программ и распространению этих программ за пределы его тела.
В случае животных программы заключаются в генах, а успешное распространение сводится к оставлению максимального потомства. Человека тоже касается, но программы человека не только в генах, они в культуре, с легкой руки Ричарда Докинза это стали называть «мемы». Например, прогульщика Васю за углом школы научили определенным грязным ругательствам, это уже элемент культуры. Если он будет ругаться неловко и не к месту (например, вставляя эти слова в тест ЕГЭ), это понизит его статус. Но обычно люди приобретают новое знание вместе с правилами уместного употребления. Если Василий будет употреблять новые слова к месту, это, вероятно, несколько повысит его статус в референтной группе. Его девушка и младший товарищ, возможно, скопируют его культурную норму, и грязные ругательства продолжат распространение в качестве культурных программ данной популяции как повышающую привлекательность их носителя.
Но давайте заступимся за химию. Пока заучка Петя её вызубривал (это тоже полезное знание, но ограниченное – позволит сдать завтрашний экзамен, но не более), Катя полюбила предмет и впоследствии стала выдающимся химиком, автором научно-популярных книг и вузовского учебника. В плане социального статуса она обогнала и Васю, и Петю, более того, матерные мемы Васи заразили только двух близких, а ученые мемы Кати заразили тысячи незнакомых людей. В общем, учите химию – тем более что все матерные ругательства мы и так отлично знаем.
Мы начали с того, что знание адаптирует, это раз. Можно сказать, что оно адаптируется к миру путем того, что адаптирует нас. Далее…
Знание это всегда программа или данные для программы, это два.
Можно сказать, что нечто, в чем заключено знание, всегда запрограммировано на что-то.
Знание это всегда гипотеза о внешнем мире, это три.
Считается, что биологи могут восстановить примерную картину окружающей среды миллионы лет назад, если им дать гены того, кто имел с этой средой дело. Чтобы в ней выжить, он должен был иметь о ней адекватные представления, даже если он простой хомячок. Нет таких хомяков, которые бы ничего не знали о мире. Если бы у нас был другой мир, у них были бы другие гены. То же самое касается жуков, деревьев и нобелевских лауреатов – все они адаптированы путем того, что их гипотезы как-то отражают реальный мир.
Можно добавить пункт четыре, что программа легко копируется, иначе как она попадет на новый носитель?
А ведь успешные программы живут сильно дольше носителей. Если объединить все пункты, мы получим примерно следующее.
Знание это адаптирующая программа-репликатор, построенная на гипотезе о внешнем мире.
Везде, где мы видим это, мы говорим о наличии знания. Но это действительно очень широкое определение, оно тождественно жизни в целом.
Любая букашка – кладезь знаний.
Далее, в этой онтологии всё, чем является человек – это, в общем-то, его знания и следствие его знаний. Например, мы видим красивую девушку. Её красота – это проявление разновидности знаний.
Давайте присмотримся, где там знания? Во-первых, в генах. В ходе отбора они успешно оптимизированы под задачу повышения сексуальной привлекательности выше среднего в популяции. Это значит, что в генах есть имплицитное представление о популяции, условиях жизни этой популяции, доминирующем типе психофизиологии и культуры, отвечающих за то, что они находят привлекательным, а что нет.
Короче, на этой флешке – огромная энциклопедия. И наша героиня – плод программ, строящих её тело согласно этой энциклопедии. Но этого мало. Привлекательный человек ведь не только тело. Если бы наша героиня в младенчестве потерялась в лесу и выросла с обезьянами, мы получили бы девочку-зверушку, следствие необратимого процесса замещения человеческих паттернов поведения не человеческими. Это существо, например, уже не смогло бы освоить речь. Счесть это сексуально привлекательным мог бы редкий человек, и его самого сочли бы девиантом.
Таким образом, важно еще поведение. А это значит, что к генам (они отвечают за поведение больше, чем нам хотелось бы) добавляются еще мемы. Красивый человек не красивый, если не красиво себя ведет. Мы сейчас не будем спорить о вкусах, они могут быть какими угодно. Что одному блаженство, другому блажь. Важно, что есть какие-то требования, и им надо соответствовать. По условиям задачи девушка соответствует, значит, она воспитанная. И мы спрашиваем, где тут знание? Ответ – везде.
В этих терминах любое различие между людьми может быть описано как различие в реализованном на них знании.
Неважно, идет ли речь о том, как мы выглядим, говорим, считаем. Можно сказать короче.
Человек это его знание.
В знании не только разница между ученым и лжеученым, это разница между хорошим спортсменом и плохим. Что значит – хороший спортсмен? Это отличия от обычного человека, начиная с того уровня знания, которое на уровне ДНК. Дальше это отличия в характере и мотивации, где к генам добавляются мемы. Дальше это отличия спортивных школ как знаниевых институтов. Наконец, различия конкретных приемов как подпрограмм в мозге, у одного будет так, у другого эдак.
В итоге один платит деньги, чтобы заняться спортом, второму платят тысячу долларов за игру, третьему – сто тысяч. Тысячу долларов в минуту. Есть страны, где это средняя зарплата в год. Чем обусловлена эта разница и эти деньги? В случае биржевого трейдера и даже бизнесмена можно еще сказать – повезло (хотя в долгом периоде всё встанет на свои места). Но в спорте как раз разрыв в классе очевиден сразу. Хороший боксер побьет плохого, и поэтому получает больше. Примерно также у шахматистов. Это в чистом виде премия за асимметрию знаний.
…Есть только знание и пустота. Эволюция это эволюция знания. Потому что в некоем широком смысле – ничего другого нет вообще.
Если тезис кажется слишком вызывающим, замените «пустоту» на «неживую материю». Но зафиксировать, что существует какая-то неживая материя, можно только с появлением знания. «Человек это глаз, который Вселенная изобрела, чтобы увидеть сама себя». Впрочем, человек здесь звучит слишком гордо. Кое-что можно увидеть уже посредством, например, мыши, хотя и не слишком многое. А вот совсем без жизни, то есть без гипотез об окружающем мире – ничего. То есть в каком-то смысле – до знания и без знания есть только пустота.
Возможно, будет доказано, что знание, с поправкой на случайность, может только возрастать. То есть все может кончиться катастрофой, но это игры вероятности – при прочих равных это то, что всегда растет. По крайней мере, на самом большом таймфрейме мы видели только это, только восходящий тренд.
А как же богатство различных форм? Как правило, всё это может быть сведено к фенотипу того или иного знания. Посмотрите на свою комнату, свой город. Кажется, там много всего и разного. Но всё, что вы увидите, подходит под определение фенотипа суммы знаний, накопленных человечеством. В том смысле, как запруда бобров является фенотипом генетического кода бобра (Ричард Докинз, «Эгоистичный ген» или «Расширенный фенотип»)
Но давайте сделаем еще шаг.
Строго говоря, не мы обладаем знанием, а оно нами. Этот принцип похож на то, что методологи (в смысле щедровитяне) говорят о мышлении. Мышление важнее, чем его случайный носитель – человек. Конечно. Я согласен, с правкой на то, что мне больше нравится слово знание. Говоря мышление, мы не можем включить в нашу схему, например, белого пушистого котенка. У котенка нет языка, следовательно, нет мышления. А знание есть (оно есть даже у мха – гены-то есть). Мне ближе мировоззрение, включающее котят, щенят, мох, бактерии…
Мы говорим о том, что знание должно быть полезно, чтобы быть вообще. Но кому полезно, прежде всего? В первую очередь – самому себе. А нам как бы платят за то, что оно у нас проживает.
Можно сказать, что знание использует нас. Можно сказать, что мы используем знание. Можно сказать так и так, можно назвать это симбиозом.
Знание использует нас, иначе бы никаких «нас» вообще не было. Отлично. Вопрос для нас, какое именно знание? Мы есть постольку, поскольку сдали свой мозг и свое тело некоему, так скажем, жильцу. Без него никак. Жилец съедет – мы умрем.
Но мы можем выбирать, кому именно мы сдадим свой мозг.
Наша жизнь определяется двумя главными факторами – тем, какое знание на нас поселилось, и случайностью. Всё остальное мелочи. Главное решает наш жилец и игральные кости. Вторым мы не управляем (иначе оно уже не случайность), но давайте что-то делать с первым!
Давайте уточним. Строго говоря, жильцов два. Тот наш жилец, который гены, от нас не зависит (или пока не зависит). Его не трогаем. Что выпало – то и есть. Могло быть хуже. А вот второго (назовем это вслед за Докинзом набор мемов) мы всегда можем выгнать, переделать, позвать кого-то другого. По большому счету, в жизни достаточно всерьез заниматься только этим. Всё остальное – приложится.
Конец света нам понравится
Поделюсь гипотезой, в которой не уверен до конца. Тем не менее она того стоит. Иногда важность добавляет вес там, где не хватает вероятности. Например, у вас есть гипотеза, что сегодняшним днем, вопреки ясной погоде и прогнозам синоптиков, всё равно пойдет дождь. Просто потому, что может. Вы даете ей, положим, 5% вероятности, и скорее всего это будет значить, что вы её практически проигнорируете – зонт не возьмете. Но теперь представим, что у вас гипотеза с теми же 5% вероятности, что ваш дом скоро рухнет, потому что с краю какая-то трещина. И это не те 5%, которые можно игнорировать. Так вот, дальше будет важная тема и вероятность (субъективная, на глаз, другой пока быть не может) выше, чем 5%.
Начнем издалека. Есть разные определения, что такое «развитие» и «прогресс». Например, такое: движение в сторону большей разнородности и связности от однородности и бессвязности. На протяжении миллиардов лет так и было, изредка прерывалось катастрофами, но их можно считать случайностью и коррекцией к основному тренду.
Я бы назвал это развитием знания. Больше развиваться во Вселенной просто нечему (на всякий случай напомню, у меня очень широкое определение знания, по Дэвиду Дойчу). Переиначивая Демокрита, есть только знание и пустота.
Как писал Грегори Бейтсон, есть плерома и креатура. Плерома – это те самые атомы, мертвое и скучное.
Креатура это то, где уместно употребить слово «информация». Как только появляется информация, у Бейтсона сразу же появляется разум, как то, что с ней работает. Да, у него очень широкое определение разума. Если при описании работы термостата уместно употреблять слово «информация», значит, термостат разумен. Считать, что Бейтсон сошел с ума, непродуктивно – о словах не спорят, а договариваются. Он вот договорился сам с собой таким образом. Но мы отвлеклись.
Давайте уточним, о чем я договорился с собой. Точнее сказать, выбрал из онтологий, существующих в культуре, ту, что счел наилучшей и подходящей себе.
Обычно считается, что знание это как бы информация улучшенной категории, высшего сорта. Термометр что-то показывает – это информация. А в учебнике уже знания. Так разговаривают на естественном языке.
Но если знание занимают в онтологии центральное место, там немного по-другому. Нет информации самой по себе. Нельзя сказать, что это автономная вещь, или свойство, или процесс. Следы в лесу – это информация или нет? А смотря для кого. Для меня, городского жителя – нет. Для охотника – да. Для собаки – тоже информация, но другая. Будет ли информацией газета для не умеющего читать? А для того, в чьем мире нет понятия газеты? Будет лишь обертка, и то при условии, что в его мире есть понятие обертки.
Есть здесь информация или нет, зависит от принимающей сигнал стороны. А её способности к восприятию определяются её программами взаимодействия с миром. Иными словами, есть здесь информация или нет – решается знанием.
Это и есть для меня «эволюция». С самого начала она идет направленно, знание возрастает. Мы видим это эмпирически, и это же следует из определения.
Напомним, знание адаптирует.
А значит, если вынести за скобки катастрофическую случайность, должно только возрастать. Катастрофы были, но чтобы самым общим трендом было уменьшение знания – так не было. И не может быть сугубо логически: если по закону всё катится только вниз, откуда взялась та горка, с которой катимся?
Часто говорят об экспоненциальном или гиперболическом росте. Именно так, по гиперболическому закону, росла численность населения Земли до 1970-х годов. До определенного момента (чуть подольше) также росла экономика. Людей можно посчитать, знание измерить сложнее. Можно прикинуть биты накопленной людьми информации, но, согласитесь, это не то. Однако, глядя на историю последних столетий, кажется, что знание человечества, как минимум, не отставало в росте от человечества.
Гиперболическая функция в какой-то момент срывается в бесконечность. Для численности населения в 1960 году даже посчитали, когда это произойдет, если функция не надломится. Посчитал Хайнц фон Ферстер в статье «Судный день. Пятница 13 ноября 2026 года» . Понятно было, что бесконечность не воплотится на земле, значит, функция сломается раньше. Сломалась в 1970-х годах, и демографическая кривая ложится на демографическое плато.
Что произойдет с ростом знания? Оно станет бесконечным в свою «пятницу 13-го»? Вряд ли, но все равно произойдет что-то важное, если тренд продолжится. Что именно, представить почти нельзя, но будет другой мир. Сторонники версии продолжения тренда называют это технологической сингулярностью, и помещают её дату в первой половине 20-го века, обычно между 2030 и 2050 годами.
Вспомним, что произошло с демографией, которая более миллиона лет бодро двигалась к своей сингулярности. На подступах, совсем уже близко (всего за полвека до часа X, с учетом масштаба это значит «за секунду») тенденция сломалась.
Вероятно, здесь она тоже сломается. Иначе мы увидим, что такое бесконечное знание, а такое в нашем мире не показывают. Заметим, что даже партия верящих в сингулярность не говорит о загибе функции в бесконечность. Говорят осторожнее – продолжение тенденции приведет к сильно новому миру. Не все верящие в сингулярность верят, что это рай, но все согласны, что это «новая земля и новое небо».
Надо объяснить, почему сломается (или уже надломилась) та динамика прогресса, что была в 19-20 вв. В узком смысле речь о темпах развития науки и технологии, в широком – о развитии знания в горизонте биг хистори.
Почему вообще эволюционные существа производят всё больше знаний? Потому, что они машинки, созданные для этого. В мотивационном блоке они закодированы максимизировать удовольствие и минимизировать страдание.
Радует нас, как правило, сохранение и умножение вселенского знания посредством наших тел.
Почти все, что нас радует, может быть сведено к этому. Или это прямое действие машинки, производящей знание, или сбой, но следующий оттуда же.
Допустим, влюбленность. В основе канализированная культурой сексуальность. А секс – это для нас приватное развлечение, а для эволюции случайно найденный, но отличный способ оптимизировать устойчивость и вариабельность популяции, в конечном счете – инструмент адаптации знаниевых структур. Что мы с этим сделали для себя, в плане эволюции не так важно. Она работает с запасом. Если отдельные особи что-то перепутают с партнерами или способами (гомосексуализм сильнее распространен в природе, чем кажется поборникам естественных норм), эволюции всё равно. Главное, чтобы в мотивационном блоке была красная лампочка «оргазм», желтая лампочки «влечение» и т.д. И чтобы это было у всех и загоралось почаще. Собака может сношать ботинок, тюлень – пингвина, люди – кого угодно, это всё частности, на большом статистическом массиве всё, что надо, всё равно попадет куда надо. Совокупляясь, вы умножаете знание.
Люди радуются, когда побеждают, добиваются, избегают опасности, повышают статус, вызывают любовь. Это всё мотивационный блок. А чем они всё это делают? В широком смысле один шахматист побеждает другого тем же самым, чем и боксер. Можно сказать это знаниевый перевес. С шахматистом – понятно. А как же боксер? На ринге не кроссворды разгадывают, там обмениваются ударами. Но что значит – выдающийся удар? Это изначально подходящая генетика. Из любого человека нельзя сделать чемпиона. Гены – знание по определению. Это правильные тренировки. То есть школа, которая тоже знание. Это само ведение боя, где помимо сильного тела, важна эффективность нервной системы, и тоже достигается упражнением. То есть опять школа, какие-то знаниевые вещи. Давайте привыкнем наконец к широкому смыслу слов. Хороший боксер это кладезь знаний. Все остальные тоже.
Возьмете вы композитора, полководца или огородника, успешность соотносится с тем, какое там знание. Сигнал из мотивационного блока всегда обращается к тому или иному знанию, и совершенствует его просто потому, что надо.
Люди будут делать то, что велит их психика. Не переоценивайте причинную роль мышления. В лучшем случае – это ключ, которым поворачивается что-то в психике, и она по-другому выдает и принимает сигналы. Например, рука не ударит там, где раньше бы ударила. «Ну ты, Вася, пацифист». Значит, мышление повернуло ключ, и психика Василия зажила по-другому.
Что обусловило научный и технологический прогресс человечества? Мотивационный блок психики толкал в эту сторону. Для того, что нам надо, требуются ресурсы, в том числе вот такие, люди их максимизируют. Наука и техника – это власть над средой. Среда – это то, с чем приходится иметь дело. И желательно так, чтобы она делала, что нам надо. Пока всё тривиально, какие-то школьные истины.
Но я как-то говорил о «партии хакеров». Среда, власть над ней – приходится иметь с этим дело. Но ведь нужно совсем не это.
Нужно максимизировать какие-то переменные внутри своей головы. Что, нельзя напрямую?
Наркотики, медитации, религиозные практики – попытки предпринимают с разных сторон. Пока что получается так себе. Иначе мы все уже давно сидели бы в позе лотоса, или в монастыре, или на героине, и этот разговор не возник – а зачем? В момент оргазма и прочей сильной радости не философствуют.
Эволюции нет как субъекта, но если бы он был, это был бы эталон хитрости. Такое ощущение, что все ходы хакеров уже предусмотрены. Кажется, простая задача – придумать хоть один эффективный наркотик. Который бы действительно делал то, что обещает поначалу. Без подлянки, то есть без ломки, без побочных эффектов, и более-менее подходил бы всем. Так ведь нет.
Победив, партия хакеров отменит основания прогресса. Что такое счастье? Вспомним «Фауст» Гете: «остановись, мгновение, ты прекрасно». Скажем то же самое точнее и зануднее: помещение психики в состояние, не имеющее в самом себе оснований для своего прекращения. Нам же постоянно «не то». То жарко, то холодно, то обидно. Холодно и обидно – это те внутренние основания, которые требуют изменить состояние психики, и ради этого человек, в конечном счете, покупает штаны, а потом летит на Луну. А если не обидно и не холодно – какая Луна, зачем? Можно даже обойтись без штанов. Но мы видим, что партии хакеров не хватает лишь средств, её интенция безупречна. Эволюция создала нас теми, кто её предаст. Потенциальный бунт против неё изначально прописан в коде.
Парадокс в том, что с ростом знания растет техническая оснащенность партии, победа которой отменит необходимость роста знания.
Даже на банальном примере видно: сейчас придумать новый наркотик проще, чем тысячу и даже сто лет назад. Продать сложнее, а придумать проще.
Но это обходные пути, можно взять крепость, ударив в главные ворота. Если все дело в скупости мотивационного блока, цедящего счастье по капле, и подносящего стакан боли залпом, резонный вопрос – а не перекодировать ли сам код?
Именно это предел старинного слогана, обращенного к человеку: познай самого себя. Мы значит – познать?
Мы окончательно знаем то, что можем сотворить, переделать и чем можем управлять.
Авиаконструктор знает самолет, пассажиры нет. В том смысле, в каком знает авиаконструктор, человека еще никто не знает. Хотя в 19 веке, например, сделан важнейший рывок к полному самопознанию – человек представлен как эволюционное существо, это его главная характеристика, многое сразу понятно. В 20 веке рванули дальше: генетика, карта мозга.
Финалом развития психики как пакета программ предстает знание собственного кода.
Как только это станет возможным, код перепишут. В психике нет причин, по которым она отвергнет свою трансформацию.
Люди кладут жизнь на то, что то, чтобы вырастить трех детей или накопить миллион долларов – стимулом того и другого служат определенные импульсы в мозге, их частота и интенсивность. А теперь представьте, что те же импульсы и даже куда лучшие можно будет получать, созерцая пластиковый пакетик или грязную лужу. Если код это позволяет. Какой, к черту, миллион долларов, какие дети? Обычная психика быстро согласится, что это всего лишь плохие средства – и отдастся грязной луже.
Это прозвучит для кого-то грустно, но в среднем психика откажется от красной таблетки и возьмет синюю (если кто забыл, это из фильма «Матрица»: красная таблетка означала пробуждение в жестокой реальности, а синяя – в удобной иллюзии). Просто синие таблетки мы еще не умеем готовить, только красные, нагнетая вокруг них пафос.
Знание своего кода будет нашим предельным знанием, поскольку отменяет необходимость дальнейшего роста знания.
Всё, мы больше независимы от среды, нам от нее ничего не надо – нечего и познавать. Разве что вопросы, связанные с надежной изоляцией нашей кайфовни от очень больших рисков в очень короткой перспективе. Что будет хотя бы через миллион лет, под героином не интересно.
Это удар в главные ворота, возможен еще обходной маневр – виртуальная реальность. В этой все счастливы быть не могут, вопрос упирается в сам характер необходимых к тому ресурсов. Все не могут быть умнее и красивее среднего, например. В виртуале – могут. И задача также чисто техническая. Думаю, процесс пойдет по обоим направлениям. И это вам не старый добрый этиловый спирт – спиться дано не всем, а здесь, как писали классики, воистину «никто не уйдет обиженным».
Это объясняло бы парадокс Ферми. Почему во Вселенной, где миллиарды звезд, никто еще с нами не познакомился? Мы такие дети, что с нами нельзя общаться? Но разум универсален. Например, если инопланетяне существуют, у нас с ними похожая математика. Миллионы лет эволюции не создают какой-то сверхразум, для которого мы амебы.
Может быть, мы одни разумные существа во Вселенной? Но миллиарды звезд только в этой Галактике и миллиарды лет на бросание игрального кубика эволюции, и мы одни? Трудно поверить в такую уникальность. Триллионы раз кидался кубик, а выпало только здесь.
Приводят только две версии: либо мы не интересные, либо мы одни. Возможна третья – они вышли на свое предельное знание, после чего гипербола, по которой росло знание, надломилась. Им не до нас. Всё, что им надо от мира, дает их грязная лужа или даже её отсутствие. Можно сказать, их цивилизации коллапсировали в черную дыру предельного знания. И как там живется, мы тоже скоро узнаем.
Я употребил сильное выражение – «Конец Света». Но конечно, это не погибель. Это конец известного типа большой истории, как она шла не только сотни тысяч лет с человеком, но и миллионы лет до него. Что до знаний, там ничего особо не сгинет, лишь замедлится, вплоть до остановки. Можно назвать это глобальный когнитивный коллапс.
Главное, что это не больно, даже наоборот. Будь это больно, оно не имело бы шансов.
Как вариант – всё уже наступило, и мы сейчас живем в симуляции. В парке развлечений, хотя местами развлечение так себе, или испытательном полигоне, хотя откуда там испытатели? Про это есть известная статья Ника Бострома «Доказательство симуляции», кому интересно – там этот вариант рассмотрен и многим кажется, что почти доказан.