Философы старого шкафа
Волнуют ли меня судьбы философии? Ну как сказать…
Странно быть патриотом слов. Волнуют судьбы некоего типа знания. А как этот тип называется – дело десятое.
«Переживать за судьбу философии» означает переживать за то, как употребляется определенное слово. Да употребляйте как хотите. Битва за словарь это дешевая битва.
Ранее я приводил разные варианты того, чтобы это значило. В одном варианте это важное и личное дело, в другом ерунда. Но какие слова не используй, важное и личное дело никуда не денется, а ерунда не перестанет быть ерундой.
Давайте предположим, что в битве за слова победит альянс глупцов, паразитов и случайных прохожих, ошибившихся дверью. На кафедрах философии будут преподавать какую-то унылую ерунду. В учебниках будет глупость. Ну и что? Это будут просто люди другой профессии (если это можно считать профессией), какое нам до них дело? Испарившись в одном месте, вряд ли знание растворится бесследно – скорее всего осядет в других местах, возможно, под другим именем. Будет слово «когнитивистика», например. Со временем все привыкнут к тому, что философ это балабол на содержании госбюджета по старой памяти, а когнитивисту можно доверить важное дело. А если битву за понятия выиграет лучшая партия, важное дело можно будет доверить философу и не звать когнитивиста (кто это вообще такой?).
Возможно, испарившись на одной кафедре, та же самая рациональность про то же самое осядет на соседних. Два варианта для эмиграции – логика и психология. Это соседние дружественные страны, и они, если придется, примут беженцев.
Пока что, давайте честно, побеждает блок… не самый лучший блок из возможных. Диапазон их характеристик очень широкий. Нам важно, что все они так или иначе не по теме. Давайте классифицируем.
…Во-первых, «культурологи». Другое слово «историки». Они хорошо знают свое дело (если бы знали плохо, была бы категория «иждивенцы»). Но что за дело? «Влияние неоплатонизма на философию Византии», «Влияние Фихте на немецкий романтизм». По сути, это реконструкция ходов, записанных в культуре прошлого, досократики, схоласты и т.д. У нынешнего человечества нет вопросов, по которым оно спросило бы, например, схоластов, что ему делать. Это не значит, что схоласты неинтересны совсем. Они интересны. Но примерно как протохимики 17 столетия. «Это наша история, сынок, её желательно знать». Но, во-первых, только желательно, во-вторых, не всем. На фоне вещей обязательных большой стимул прогулять.
Специалист по таким вопросам – что-то вроде искусствоведа, положившего жизнь на бывшую когда-то школу живописи. Нельзя сказать: вернись, что ты делаешь? Наверное, кто-то должен положить жизнь и на это. Если это хобби – это отличное, почтенное хобби. Если это делают на бюджетную ставку, так тоже можно. Но таких людей должно быть немного, если их много, это странно. Либо общество массово разделяет их увлечения, и рассказ находит ажиотажный спрос, и тогда это замечательно, но, кажется, не разделяет. Тогда это системный сбой.
Также сбой, когда историк-искусствовед претендует на нечто большее.
«Я хорошо разбираюсь в истории 19 века» не синоним «я знаю, как вам жить». Обычно так и не говорят. Но если во фразу закрадется еще два слова… «Я хорошо разбираюсь в истории философской мысли 19 века». Некоторые еще считают, что это особый случай, и такой человек может говорить почти обо всем. Говорить, конечно, может. Но у него в лучшем лишь конкретный, узко специальный скилл, и он не создает других скиллов, и не заменяет. Историк это все лишь историк, будь он историк архитектуры или мышления. Если предположить, что философ это социальная функция, то это другая функция. Эти два специалиста, возможно, найдут, о чем поговорить. Но если вам нужен столяр, вы не зовете лесотехника, потому что оба как-то связаны с древесиной. Связь разная.
…Во-вторых, «беллетристы». Критерий успешности: написать интересно для кого-либо. Критерий, почему это относится философии: там упоминается то, что туда уже отнесено. Определенные книги, авторы, вопросы.
Успешность такого рода подразумевает кассовость, та подразумевает простоту и клиентоориентированность. В 21 веке приходится уважать читателя больше, чем в 19-м. Авторов стало больше, а у публики появилось много новых дел и забав.
Подчас получается неплохая проза. Подчас плохая. Но когда мы говорим «проза», то подразумеваем «книга для чтения». Почитал, испытал эмоции, они понравились, пошел купил новую книгу автора. Хотя сейчас скорее подписался на блог и добавил в список френдов.
Но жить по такому тексту скорее не стоит, чем стоит.
Например, если текст о политике, а тебе надо в ней разобраться, то лучше взять какой-то другой текст. Здесь тебя не научат, как быть успешным политиком, даже не научат, как быть рациональным избирателем. Аналогично, если текст про будущее Вселенной, отношения с другими людьми, устройство психики и сознания. Зачитаться – пожалуйста. В решении проблем не поможет. Скорее, если начать жить по таким книгам и блогам, проблемы начнут появляться.
Беллетристика оптимизирована не по критерию «помочь», а по критерию «понравиться».
Понравиться человеку можно, например, сделав ему приятное. Приятное можно сделать, например, повысив самооценку. У тебя всё плохо, нет денег, признания, любимого дела? Тебе кажется, что дело в тебе самом, и от этого еще хуже? Брось, успокойся. Всё дело в капитале, эксплуатации и отчуждении. Полегчало? Нет? Ладно, зайдем с другого фланга. Всё дело в восстании масс, секуляризации, забвении Традиции. Так лучше? Если что, можно еще разок. Всё дело в виртуальности, симулякрах и Ничто, подменившим Бытие. Так пойдет?
Проза может нравиться, потому что, например, удивляет. Доказать вам, почему филантроп, потративший миллиарды долларов на благотворительность – главное зло современности? Хотите докажем, что психопат и серийный убийца – больная совесть поколения? Вы уже читали, что белое – это черное? Уже надоело? А что синее – это розовое? А вы знаете, что общего между Аристотелем, Гитлером, БДСМ и кока-колой? Мы тоже пока не знаем, но если вам интересно, мы придумаем. Всё будет красиво. Обоснуем через Сартра, теорему Геделя и ЛСД.
Еще можно открывать тайны. Вы знаете, кто на самом деле правит миром и причем здесь тайная ложа неоплатоников? А Бертран Рассел? А на кого работал Карл Маркс? А кто инициировал Канта?
В крайнем случае можно просто рисовать комиксы и травить тематические байки. Приходит как-то Штирлиц к Василию Ивановичу, а там сидит голый Ницше и читает «Капитал». Это не вполне диссертация, но почему бы не пьеса?
Возможны самые разные варианты, но в любом случае это будет какой-то элитарный сегмент шоу-бизнеса. Элитарный – не значит дорогой, скорее наоборот, всё очень малобюджетно, но претенциозно. Нечто среднее между развлечением для умных и полоумных.
…В-третьих, «пиарщики». Внезапно здесь окажутся коллегами русский сакральный евразиец и европейский левый постмодернист. Оба, тщательно в этом не признаваясь, могли бы работать на власть. Друг друга они, конечно, не любят. Власть у них разная.
При этом, на словах, оба могут не любить еще и «власть вообще». Но властные группировки не бывают «вообще», они всегда конкретны. Они готовы содержать того, кто посвятил себя борьбе с абстрактной мировой властью, но по конкретной повестке гнет линию группировки. Точнее, проходит по ведомству информационного обеспечения. Обычно по нему проходят политтехнологи и журналисты, им полагается платить напрямую. Здесь более косвенно.
Допустим, есть кафедра, которая производит непонятно что. Нельзя сказать, специалистов какого рода она готовит, что они могут. Но там идейно близкие товарищи. В рамках университета и шире, в медийном поле, они гнут то, что рационально обосновать невозможно, но политически нужно.
Например, элитная группировка опирается на группу плохих избирателей. Группа менее склонна получать образование и работать, нежели в среднем принято по стране, но более склонна нарушать законы и сидеть на субсидиях. Это статистика, она прозрачна. По совести и уму, такую группу надо социализировать до исчезновения её негативных признаков. Но тогда она, возможно, растворится как группа. И растворившись, перестанет как надо голосовать. Нужно, чтобы она продолжалась, но при этом – чтобы им было приятнее жить, а политикам прилично на это опираться – плохие парни должны быть описаны как хорошие. Как жертвы обстоятельств, носители скрытых достоинств, и т.д. Наука не в силах такое сделать, продолжая оставаться наукой. А философия справится. «Обоснуем через Сартра, теорему Геделя и ЛСД». Вот и ответ на вопрос, что именно производит кафедра.
Заметьте, мы не уточнили, что за группировка, что за группа. Неважно, это типовая схема.
Философ как бы защищает обездоленных, но за это ему платят не обездоленные.
В этой схеме как бы бессознательно сообразили на троих – плохая власть, плохой народ и плохая интеллигенция. Против тех же троих фигурантов, взятых в их лучшей версии. Довольно типичный паттерн для левых обществ.
Но это сложный вариант, подразумевающий демократию. В тоталитарном обществе то же самое выглядит еще проще. Профессор не знает, какая завтра линия партии, но знает, что будет колебаться вместе с ней.
…В-четвертых, «лжеученые». Это как бы беллетристы (может быть, менее увлекательные), но с претензией на полезность. Такого рода «философы» уверенно берутся подменить почти любого специалиста-гуманитария. Психолога, социолога, филолога, экономиста, системщика и т.д. Мы научим вас… и далее почти что угодно. Справедливо поделить, эффективно достичь, сознательно полюбить, бессознательно познать. Беллетристика претендует попасть на полку конкретных мануалов. Тексты продаются как сборники моделей, описывающих реальность, и мануалов, позволяющих её менять в свою пользу. Но модели описывают плохо, а мануалы не работают. Если бы описывали и работали, мы бы убрали приставку «лже».
В любой диссертации есть пункты «актуальность проблемы» и «научная новизна». В сумме они дают как раз ту «добавленную полезность». Подразумевается, что любой, создавший подобный текст, чем-то полезен. Вероятнее всего, этим текстом. Считается, что другие люди, ознакомившись с ним, почерпнут новое знание, решат свои проблемы. Что на такие тексты и стоящий за ними опыт есть какой-то спрос. Вы их видели? Как правило, они вообще не подразумевают читателя, кроме рецензента.
Если посмотреть через эту призму, то лжеученые почти все.
…В-пятых, иждивенцы вообще без функции. Жила-была в СССР кафедра научного коммунизма. Реально это выполняло функции пропаганды. Нужная, важная функция (чем тоталитарнее режим, тем важнее). Но СССР кончился, а сотрудники остались. Частично разошлись между кафедрами философии и политологии. Не выгонять же остепененных людей на улицу. Чем они займутся? Научный коммунизм не профессия.
При этом неважно, чем они занимаются дальше.
Могут читать студентам вслух свои монографии, а могут инструкции к микроволновке. Можно считать их работу на ставку борьбой с безработицей. А можно считать скрытой безработицей. Как бы то ни было, в обоих случаях у нас социальное государство. Но если в России небогатое социальное государство, есть еще и богатые. С безработицей там тоже борются.
Можно взять известных авторов и разнести их по категориям. Можно проделать это с кем угодно: своими знакомыми (если у вас есть такие знакомые), известными публицистами, классиками, снятыми с полки.
Существуют промежуточные типы. Например, дискурс Славоя Жижека универсален. Вчитайтесь, это лауреат-многоборец. Это сразу и первое, и второе, и третье. Что угодно, кроме полезного знания, как устроен мир и что с этим делать. И таких лауреатов много. Тот же Гегель, например, сразу и лжеученый (в конкретных темах это видно), и пиарщик Прусской монархии (он считал её венцом истории), и элитарный прозаик (местами изощреннее, чем «Поминки по Финнегану»). Аналогично – Хайдеггер. Много писал о технике для тех, кто находится от нее как можно подальше. Поддержал Гитлера. Работал в особой манере для своих: филологические игры с приставками и корнями считались там чем-то вроде доказательства. В попсовой форме примерно такой «наукой» занялся под конец жизни сатирик Михаил Задорнов.
Разбирая функционал, давайте договоримся, что самоудовлетворение не является социальной функцией.
Ты важен лишь настолько, насколько важен другим.
Давайте даже смягчим, учтем непризнанных гениев – ты важен настолько, насколько можешь быть важным другим.
Нет запроса – нет функции. Нет функции – есть нахлебник и шарлатан.
При этом оговорим, что замкнутый круг не принимается в оправдание. Подготовка новых поколений «учителей ничего» не является достойной социальной функцией, даже если новые поколения ничего не имеют против участия в этом круге за умеренную зарплату.
Простой тест, даете ли вы что-то полезное – попробуйте продать это в условиях нормального рынка.
Это не значит, что всё, что можно продать – крайне полезно. Героин не полезен. Но то, что точно нельзя продать, как минимум, сомнительно.
Давайте оглянемся, что сделала наука. Точнее сказать, рациональное знание. Если вы живете в большом городе, можно прогуляться, и сравнить с тем, что здесь было тысячу лет назад. Энергетический потенциал, объем накопленной информации, скорости передвижения – выросли на порядки.
Наконец, всё можно свести к одной цифре. Перед тем, как начать накапливать в культуре знания (возьмем за точку отсчета неолитическую революцию), на Земле жило несколько миллионов человек. Это была предельная цифра: больше планета не могла прокормить. Иначе бы было больше. Сейчас эта цифра выше на три порядка. Последний ноль дописала современная наука и технологическая цивилизация. Но и предыдущие два нуля вписаны рабочими моделями рационального знания, или того, что на него походило.
Людей стало больше в 1000 раз, потому что люди стали немного рациональнее.
Не все, не всегда и не лучшим образом, но этого хватило.
А теперь посмотрим, что сделала философия. Грубо говоря, большой шкаф, где стоит тысяча книжек. Конечно, они как-то повлияли на мир. Было бы совсем странно, если бы они не повлияли вовсе. Но насколько, если честно? Я уже предлагал мысленный эксперимент — назвать любого, на усмотрение зала, самого великого философа 20 века, и представить мир без него…
Откуда я такой умный
Вам что лучше: самовосхваление, самобичевание, просто биографию? Давайте всего понемногу.
Это не столько я молодец, сколько вокруг – уныние и ужас. Конечно, есть ребята, которые понимают в моем деле больше меня. Возможно, мне нечего сказать ветеранам математической логики, читавшим по-английски Джейнса, пока я пялился на теорему Байеса. Разве что рассказать пару забавных историй.
И вот еще, в жанре самоуничижения: в разные периоды жизни меня заносило в сторону разных Больших Мировоззрений, кои сейчас мне кажутся просто осквернением логики. Так что это не тщеславное «я вам всегда говорил!», а скорее добрые советы от анонимного алкоголика с большим стажем. «Смотрите, ребята, я тоже сидел на этой заразе, но в один прекрасный день я понял…». У оппонентов не было того дня – и они пока не поняли. Я знаю, как они устроены, как мыслят, как чувствуют, почему такие. Плавали – знаем. Это не очень похоже на историю гения.
Но если рандомно взять по России, например, 1000 докторов философских наук, отсчитать самого среднего, то, пожалуй, я компетентнее, чем этот мистер №500. Если вам повезло учиться в хорошем российском вузе (или преподавать в нем), вы, вероятно, даже не представляете, насколько плохо могут обстоять дела в обычном.
В молодости я как-то посетил диссертационный совет, где должен был защищаться. Была такая опция: прийти и посидеть на галерке, наблюдая за мэтрами. Тетенька (профессор, д.ф.н.) пытала соискателя, почему он не отразил вклад русского философа Елены Петровны Блаватской в развитие темы, а тема была «Онтология сознания в культуре 20 века». Гуссерль и вклад в него. Если сразу не видно, где юмор, можете глянуть в интернете, кто такой Гуссерль и кто такая Блаватская. Это примерно как «вклад Баба Яги и её ступы в теорию аэродинамики». Её коллега (профессор, д.ф.н.) полагал, что истинную диалектику изобрели монахи в допетровской Руси, и требовал, чтобы его аспиранты вели эту линию. Третий коллега (профессор, д.ф.н.) преподавал студентам теорию Абсолюта, постигнутую через интуицию с элементами геометрии. Все они сходили с ума каждый по-своему, но отлично ладили в практических делах. Например, главный способ не защититься в этом совете был проявить неуважение. Остальное прощалось. Там почти не валили, например, по причине плохого текста, глупости и т.д. Можно сказать, относились к людям по-людски. Любой, кто соглашался записаться в эту армию салабоном и мог реферировать на уровне первого курса, проходил нужные ритуалы и через 20-30 лет дорастал до статуса дедушки, с добавкой за степень и правом на своих тараканов. Больше я там не появлялся.
Насчет моей академической карьеры вы уже поняли. Я работал в масс-медиа (от политобозревателя до редактора глянца), немного на выборах, в юности написал пару книг прозы. Последние годы жил с того, что играл на бирже. Трейдинг одно из самых честных и жестоких занятий: умные забирают деньги тех, кто менее умный, но всё по согласию. Для философа моих взглядов самое то.
К тому же пять лет трейдинга, полагаю, ставят мышление лучше, чем пять лет на средней гуманитарной кафедре. Начинаешь действительно понимать, что такое гипотеза, вероятность, эксперимент, параметры оптимизации, факторная модель и т.д. Сложно не понять, когда на кону, как сказал бы Нассим Талеб, стоит твоя шкура. Ну шкура – громко сказано. Но твои деньги там точно стоят, и тебе на них жить, а если проиграешь – тебе жить непонятно на что. Попробуйте, если не страшно. Это одно из тех мест в мире, где правильное мышление не только разрешено, но сильно желательно.
А что, есть такие, где не желательно? Конечно, масса таких мест. Например, описанный мной диссертационный совет. Если мышление там появится, оно ведь опишет ситуацию как она есть, и не только в терминах прагматики, но и этики, эстетики. Описав же это в терминах этики и эстетики, скорее всего, испытаешь чувство, мало совместимое с нахождением в месте. Поэтому мышление лучше не активировать, чтобы написать по плану и проявить уважение оно, строго говоря, не требуется. Не помню, кстати, как я объяснил себе тогда нежелание появляться в этом месте. Может быть, даже ленью. Сейчас склоняюсь к тому, что я подсознательно спасал мышление от пути, где оно бы слишком рисковало деформироваться и коррумпироваться.
Если кому-то сравнение с трейдингом в пользу трейдинга кажется метафорой, преувеличением, я же серьезно говорю – а вы попробуйте. «Пока вы там спекулировали, мы тут…». Вот именно, а что вы тут? Давайте проще. У любой социальной роли есть необходимый и достаточный минимум требований, чтобы её отыграть. Мышление среднего системного трейдера, то есть годами зарабатывающего этим на жизнь, скорее всего, позволит ему сыграть в позиции среднего российского препода философии или экономики (я не беру выдающихся персон, берем среднее с учетом провинции). Наоборот – вряд ли.
Кто нам наши
Если я упражняюсь в философии (хоть и не хочу в этом признаваться до конца), надо как-то определиться со школой. Видимо, я должен назвать каких-то авторов… Но из трех фамилий, первыми идущих на ум, в философской энциклопедии вы встретите, в лучшем случае, лишь одну. Также может попасться энциклопедия, где не будет ни одной. То есть из 3 авторов 2.5 не проходят по ведомству философии, но тем хуже для ведомства.
Однажды эти три фамилии назвались случайно, возможно, потому что начинаются на одну букву. Знакомая спросила, что почитать «для общего развития», и услышала: Докинз, Деннет, Дойч. Здесь даже больше букв Д, чем кажется поначалу: Дэвид Дойч, Дэниел Деннет, и только Докинза зовут Ричард. Один физик, другой биолог, третий что-то среднее между нейропсихологом, логиком и немножко лингвистом (нормальное сочетание для того, что зовется аналитической философией – именно Дэниел Деннет, как вы поняли, иногда входит в энциклопедию).
То есть сначала эта троица возникла по фонетическим и мнемоническим мотивам – приятно произносить и легко запомнить. «Мир в три Д» кажется бравым слоганом. Но все-таки это нечто больше.
Дойч одна из самых элегантных «теорий всего», какие мне встречались, и закономерно, что её создал физик, которому интересны эпистемология и эволюция. Докинз скорее раздел этой теории, но достаточно важный, «смотрящий по эволюции». А Деннет про то, что в этой теории не особо рассмотрено, но это важно – человеческое сознание. Все трое с прекрасным чувством юмора и уважением к читателю, чего так не хватает немецким классикам, французским постструктуралистам и русским методологам.
Понятно, что назвав эти три фамилии, мы уже только этим вызвали дух четвертого человека – Карла Поппера.
Говоря «Карл Поппер», мы говорим «философия науки», это вытаскивает теорему Байеса как основу современной научной логики.
Говоря «теорема Байеса», мы вызвали на подмогу «Элиезер Юдковский и его сайт lesswrong».
Если искать союзников, то где еще? Аналитическая философия от Венского кружка и Витгенштейна до современников Деннета. Радикальный конструктивизм: фон Ферстер, Глазерфельд, Варела и Матурана, и т.д. Далее, среди истоков: английский утилитаризм, американский прагматизм. Это не нарицательные слова, это прямо были такие школы. Австрийская школа в экономике: Мизес, фон Хайек, Ротбард и т.д. Вена неплохое место, если без ассоциаций с Фрейдом. Фрейд неправильная Вена. Чтобы было понятнее, что мне плохая психология, давайте скажу, кто хорошая – Даниэль Канеман. Но здоровая школа в психологии почему-то называется «поведенческие финансы».
Теперь – чему нет? Немецкая классическая философия, хотя и по-разному. Гегель и Фихте прямо враги, а Кант смотря каким боком. Весь марксизм, вообще всё, что слева. Вся религиозная философия. Весь постмодернизм, хотя в эту кучу свалено сильно разное, и отдельные страницы там радуют, но в целом – конечно, нет.
Как уже сказали, почти вся метафизика, несмотря на отдельные симпатии. Например, когда мне было 20-30 лет, я зачитывался лекциями Мераба Мамардашвили, но вот в той мере, где это «метафизики» — он прекрасен, но вряд ли прав. Не в том смысле, что сильно ошибается. Не прав в смысле «есть теории, которые описывают это лучше и проще». Но всё равно интересно, и жаль, что он умер в 1990, а Щедровицкий в 1994. Есть большая разница, с чем именно не соглашаться. Не соглашаться с Мамардашвили и Щедровицким сильно интереснее, чем с Дугиным, Кургиняным и Кураевым.
Иногда ловишь себя на смешанных чувствах. Например, Декарт или Спиноза – где-то это подвиг для своего 17 века, но где-то это просто плохая логика, очевидная в 21 веке. И что тут скажешь?
Ницше – моя тинейджерская любовь, но сейчас скорее нет. Точнее, он по-прежнему близок, когда не любит, но вот что он любит, лучше не надо… Можно считать его особым другом: только на случай общего врага.
А где же наши, русские люди? Если брать досоветский период, то самые интересные философы (Розанов, Шестов) похожи на современных блоггеров-литераторов. Ярко, с выдумкой, можно зачитаться и скорее всего неправда. Нельзя сказать, что специально врут, но обычно это творчество ниже уровня знаний, накопленных человечеством. Гении, прогулявшие школу. Это что касается интересных авторов, были еще и неинтересные.
А когда начался советский период, всё стало сильно хуже. Потом что-то вспыхнуло. Несколько человек, которые встретились в послевоенной Москве (Мамардашвили, Щедровицкий, Зиновьев, Пятигорский) наверное, где-то гении. И слишком специальная тема, почему мне это скорее не нравится, хотя местами нравится. Как-нибудь в другой раз.
Также есть много интересных авторов, о которых я не знаю.
Ну вот, территория минимально размечена, знамя вывешено. Часть аудитории на этом месте должна покинуть зал. «С этим всё понятно». Другая часть воодушевится. «Ну наконец-то». Полагаю, чем быстрее автор раскрывает карты, тем лучше. Хотя бы из соображений вежливости. Нельзя злоупотреблять вниманием, не то время. Да и в любое время нельзя.